И даже небо было нашим - Паоло Джордано

Оба напряженно прислушивались, боясь пропустить звонок, и по очереди вставали и заходили в другую комнату, где был телефон. Вскоре после новогодних тостов мы с Берном уже сидели в опеле, мрачные и полные зависти. Они купили машинку для измельчения льда, сказал Берн: представляешь, сколько электричества без толку потребляет эта штуковина?

Но вот настал момент собирать чемоданы, а затем и день вылета. В аэропорту Берн растерянно и изумленно озирался вокруг, все здесь было для него в новинку. Мне пришлось чуть ли не за руку вести его к стойке регистрации, а потом к очереди на пограничный контроль. Он покорно следовал за мной. Когда он следил за тем, как наш багаж движется по транспортеру, а затем исчезает, я словно чувствовала работу его мозга, запоминающего эти операции. «Ему двадцать девять лет, и он впервые в жизни летит на самолете», думала я. Когда мы были у выхода на посадку, он обратил мое внимание на маневры боинга, который увидел за стеклом. Машина вырулила на взлетную полосу, разогналась и легко оторвалась от земли, а Берн улыбнулся как ребенок.

Я уступила ему место у иллюминатора, и почти все время полета он смотрел на клубящуюся под нами серую массу облаков.

– Хочется пройтись по ним, – сказал он, показывая пальцем.

Чтобы сэкономить, мы выбрали очень неудобный рейс, с пересадкой во Франкфурте и интервалом в девять часов. Мы захотели перекусить, но не нашли подходящей еды. Берн категорически отказался есть в закусочных быстрого питания, так как скот, мясо которого там подают, выращивают интенсивным методом. А все остальные заведения были нам не по карману. Сначала мы ели шоколад, потом хлеб с горчицей и огурцами. И когда мы наконец снова сели в самолет, я была такая голодная, что съела не только сандвич, который стюардесса принесла для меня, но и тот, который оставил на столике заснувший Берн.

А я заснуть не могла: меня мучила мысль о шприце. За несколько дней до этого Санфеличе попробовал ввести мне зонд: это был, как он выразился, «тест на треке». Он следил за продвижением зонда на экране аппарата, болтая при этом о чем-то постороннем. Мне он тоже предложил посмотреть. Но я закрыла глаза. Больно не было. Но почему-то хотелось разодрать на кусочки пеленку, на которой я лежала. Тут приходится играть в догонялки, объяснил доктор. Потом торжествующе воскликнул:

– Попалась! Сейчас мы поместим ее в точности на то же место!

Удастся ли повторить это с такой же легкостью? Мы решили трансплантировать максимальное количество эмбрионов, три за один раз. Если родится тройня, мы будем только рады.

Еще до приземления я внезапно проснулась. Еда бунтовала у меня в животе, у отрыжки был вкус горчицы.

– Готова? – спросил Берн. У него был очень серьезный вид, как будто он, проснувшись, долго и напряженно размышлял.

У меня начались колики в животе, но я не подала виду. Неужели я все испортила этой едой?

– Конечно, готова.

В Борисполе ветер поднимал вихри ледяной пыли, крошечные острые кристаллики впивались в лицо. Пальцы у меня совсем окоченели, я с трудом натянула перчатки. Наша сопровождающая, Васса, шла на два шага впереди по вымощенной плиткой дорожке вдоль здания аэропорта и, в отличие от нас, не пригибалась, чтобы защититься от ветра.

– Это наименее холодное время дня, – сказала Васса, отрывисто, по-военному выговаривая итальянские слова. У нее были очень короткие волосы, крашенные в ярко-рыжий цвет, одна прядь была длиннее остальных и свисала на ухо.

– Вчера было почти сорок градусов. – Васса рассмеялась, ее смех звучал грубовато. – Вы впервые в Украине, да?

Берн, словно загипнотизированный, направился к круглому строению в центре парковки: там лежал слой снега толщиной сантиметров десять. Огромных снежных гор, которые обещал нам Санфеличе, видно не было, только этот затвердевший пласт. Берн стал на колени и рукой без перчатки потрогал снег.

– Я и забыл об этом, – произнес он.

Но мне не хотелось вместе с ним удивляться снегу, тем более сейчас, когда ноги и лицо у меня задубели от холода, когда эта женщина ждала нас у машины и когда мои внутренности точно раздирали клещами.

Пока мы ехали в город, Васса повернулась к нам и заговорила:

– Знаете, кто такие были гусары? Кавалерийские офицеры, пьяницы. Сейчас расскажу анекдот. Гусарский полковник приглашает офицеров своего полка к себе домой, на день рождения дочери. Перед началом застолья он их инструктирует: «Не пейте, как лошади, не обжирайтесь, как свиньи, и не выражайтесь». И вот гусары сидят за столом, неподвижные как статуи и очень сердитые, потому что не могут ни есть, ни пить, ни разговаривать: ведь стоит им только открыть рот – и они сразу нарушат инструкцию!

Ища поддержки, она взглянула на Берна, а он кивнул в знак одобрения.

– Тут за стол садится жена полковника. Голос у нее тоненький-тоненький, и вдобавок пронзительный. Она говорит недовольным гусарам: «Я купила эти замечательные свечи из бельгийского воска и прекрасные венецианские канделябры. – Васса изобразила высокий голос: – Но вот незадача, мои дорогие гости. У меня девятнадцать свечей и только восемнадцать канделябров. Что же мне делать с лишней свечкой?» В этот момент полковник вскакивает и кричит: «Гусары, молчать!»

Берн улыбнулся. Неужели ему понравилась эта женщина с ее режущей слух итальянской речью?

– Вы чем-то озабочены, – сказала Васса.

– Нет.

– Да-да, озабочены. У вас испуганные лица. Посмотрите сюда, – она вынула из сумочки телефон и показала на экране фотографию двух мальчиков. – Оба родились с помощью доктора Федченко. И хмельного сперматозоида моего мужа Тараса.

Она надула щеки, изображая сперматозоид своего мужа. Дети на фотографии держали поднос, на котором лежал ворох банкнот, а их лица сияли от счастья.

– Тысяча триста долларов. Выиграли в казино! – воскликнула Васса. – Тарасу все время хочется, чтобы у нас получались мальчики. Только мальчики. А вы уже выбрали пол будущего ребенка?

По сторонам дороги потянулись безликие пригородные многоэтажки. Не в этих ли громадных цементных бараках живут девушки, которые предлагают свои яйцеклетки за деньги?

Берн пришел в восторг при виде замерзшего Днепра, уходящей за горизонт ледяной глади, в которой отражалось тяжелое небо.

– Посмотри! Посмотри туда! – И он коснулся моего затылка. На вершине холма виднелись золотые купола.

– Это Печерская лавра, – вмешалась Васса, – завтра мы пойдем туда на экскурсию. А женская фигура из стали, там, внизу, – последний монумент, оставшийся от советских времен, возведенный по приказу Никиты Хрущева. Видите, какие титьки здоровые? У всех русских такие. – Она изобразила вульгарный жест.

Теперь боль ощущалась не только в животе, она разлилась по всей пояснице. Если в ближайшие